любовь в действии    
Цитаты из Интернета (5)


Главная » Каталог » Любовь в действии

Любовь в действии  


Фильтр по 2 ключевым словам: забота (1), история (1), любовь в действии (5), расширение (1), сострадание (1)

Сортировать по: длине текста, дате добавления

Сердце блудницы
Рассказ основан на реальных событиях.

Отец Евгений не был святым. Он был просто человеком. И, как и все люди, он совершал ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. Но он старался, очень старался быть хорошим священником. И, поверьте, у него это получалось. Уж я-то знаю.

– Но, знаешь, хорошо, что есть память, – говорил он. – Ты уже признал, покаялся, встал, отряхнулся, а все равно перед глазами встают картинки из прошлого. Где ты был неправ, струсил, смалодушничал, мимо горя чужого прошёл. Да что там – свиньей был. Это нужно, это полезно вспоминать. Чтобы опять совесть кольнула и никогда уже не повторять… Верку не забуду никогда… Молодой я тогда был, дурной.

… Давно это было. В том маленьком городке многие ее называли Верка-потаскуха. Отца у неё не было, мать-пьяница то и дело меняла таких же пьяных кавалеров. В итоге кто-то из них ударил ее бутылкой по голове. И умерла Анджела – так звали мать.

Верка осталась с бабушкой. Еще со школы пошла она по кривой дорожке. Сначала спала с какими-то похотливыми сальными мужиками за ужин в дешёвом кафе, потом – за шмотки. Иногда и деньжат могли ей подкинуть. Нет, была у неё и нормальная работа – на рынке торговала мясом. Но все знали, что и другое продать она может.

Когда Верке было восемнадцать, умерла бабушка. Не выдержало сердце, изболевшееся сначала за дочь, потом за внучку. И осталась она одна.

А потом забеременела. От кого – сама сказать не могла.

– Рассказывала мне Верка, что тогда это известие о беременности как молнией ее ударило, – вспоминал отец Евгений. – Ведь спала она со всеми подряд не от жизни хорошей. Что мать ее делала, то и она. От осинки не родятся апельсинки. Только не пила, в отличие от матери. До тошноты насмотрелась на попойки. А ещё хотела от одиночества убежать. Только не знала, как. Не научили ее. Ни о каком аборте даже не думала. Хотя врачи сразу сказали: «Тебе-то зачем?» И заниматься Веркой особо не хотели, брезговали. Но все равно ей было, что они там говорят. На обследования не ходила. Думала о том, что наконец-то закончится ее одиночество, будет любить этого ребёночка, и он ее будет любить. И станет теперь у неё в жизни всё по-другому. Не как у них с матерью. Странно, да? Но ведь даже «потаскухам» нужна любовь. Блудницам последним. Она всем нужна. И ведь, Лен, подумай, что-то внутри у неё было чистое, настоящее, раз малыша оставила. Мы, люди, ведь оболочку только видим… А сердце видит Господь.

… Но тогда, в начале истории, этого никто не знал. И в один из дней завалилась к ним в храм пьяная в драбадан Верка. Она то рыдала, размазывая по опухшему лицу дешевую тушь, то заходилась каким-то зловещим сумасшедшим хохотом. И толкала перед собой коляску, в которой лежал ее, наверное, уже трёхмесячный малыш.

«Верка-потаскуха», – прошелестел по храму испуганный старушечий шёпот. Кто-то побежал за сторожем – вывести девку побыстрее. Стыд-то какой. Блудница бесстыжая в Доме Божием. Кто-то попытался оттеснить ее к выходу. Там и наткнулся на них отец Евгений.

Молодой батюшка был не в духе. Дома болела дочь, нервничала матушка, они сильно поругались. А тут ещё крестины, и он опаздывает. И Верку-патаскуху ещё нелегкая принесла. Да, он знал, кто это.

Зачем Вера тогда пришла впервые в храм, она и сама не понимала. Наверное, потому что не куда было идти. Она почти ничего не говорила и все так же то смеялась, то плакала. И заглядывала отцу Евгению в глаза, как будто ждала чего-то, что хоть немного облегчит ее невыносимую боль. А болеть было чему.

– Я смотрел тогда на ее ребёнка, – вспоминал батюшка, – и чувствовал, что у меня волосы становятся дыбом. Это был настоящий уродец. Какая-то бесформенная голова, всё как будто не на своих местах. Вера сказала, что он ещё и слепой. «Почему? – спрашивала она меня заплетающимся языком. И перегаром от неё разило противно так. – Делать-то что?»

Отец Евгений замолчал и несколько раз вытер ладонью лицо. Как будто хотел смыть навязчивое воспоминание. Но оно не уходило.

– А я… – опять заговорил он и схватился за голову. – Знаешь, что сделал тогда я? Я же знал про ее похождения, городок-то маленький. Я сказал: «А что ты хотела? Всю жизнь грешила, теперь всю жизнь терпи!!!! Пойди проспись сначала, потом поговорим». И пошёл по своим делам. Понимаешь, Лена?! По своим делам пошёл! Мимо прошёл…

– А разве не так? Разве не за грех? – спросила я.

– Так или не так, знает только Господь!

… Вера тогда молча повернулась и, шатаясь, пошла прочь со своей коляской. Тяжело, медленно, как будто придавленная бетонной плитой. Это была какая-то чёрная безысходность. Она шла в пустоту. А сзади шипела какая-то бабушка: «Ишь, удумала! Пьяная приперлась. И хохочет ещё…» Сторож Степан шёл за Веркой по пятам. Как будто боялся, что она вернётся. И гнала, гнала ее какая-то волна прочь от храма. Да что там от храма – из жизни. Нет ей места в жизни этой. Нет!

Отец Евгений обернулся и посмотрел ей в след. Вроде бы всё правильно сказал, но жгло всё внутри. «Не вернётся ведь, – шептало сердце. – Ну, значит, не нужен ей Бог. Ладно, пора крестить».

– Я ни бабушке той шипящей ничего тогда не сказал, ни Степану, Лен, – почти простонал отец Евгений. – Почему? Да не до того мне было. Чиновник большой сына крестил. Спонсор. Опаздывать нельзя.

Ночью отцу Евгению не спалось. Он ворочался в кровати, вставал, уходил на кухню, возвращался…

– Ты чего не спишь-то? – сонно пробормотала матушка его Ирина.

Он рассказал. Она помолчала, встала, вскипятила чайник и долго они сидели тогда на кухне.

Вспоминали, как «залетела» без мужа двоюродная сестра матушки. И как ни уговаривали они ее, сделала аборт. А ведь и деньги были, и работа. Как бросила в роддоме дочь с гидроцефалией их знакомая. «Я не буду матерью инвалидки!» – сказала она тогда. И муж хороший, и дом полная чаша, и всё равно.

– А девочка эта, блудница, на самое дно опустившаяся, и родила, и не бросила. Не оправдываю ее, но посмотри – сердце-то любящее, чистое. Ты ж говоришь, больной очень ребёночек. Понятно, что больно ей, страшно. Вот и пьёт. А ты ей про грех и расплату. Про «проспись»… Согреть ее надо было сначала, обнять, пожалеть, поплакать вместе с ней. Она же за этим пришла. За соломинку хваталась. А там, глядишь… Эх, батюшка… Ладно, идём спать, тебе рано служить…

Утром отец Евгений пришёл в храм задолго до службы. Там уже была Лидия Ивановна – одна из старейших прихожанок.

Она почти всегда была в храме. Уходила позже всех, приходила раньше. А иногда и ночевать оставалась – в строительном вагончике. Нечего ей было дома делать, после того как потеряла одного за одним сына и мужа. И сама еле выжила. Спас ее тогда отец Евгений. Но это уже другая история.

– Лидия Ивановна, здравствуйте! Вы Верку знаете? Ну эту…

– Благословите, батюшка. Да кто ж ее не знает!

– А где она живет, знаете?

– Где живет, не знаю, но сейчас спит она у меня дома с Мишуткой своим-бедолажкой. Я и питание ему купила.

– Как это?..

Вчера, вослед уходящей Верке смотрел, задумавшись, не только отец Евгений. Смотрела и Лидия Ивановна. Услышала она случайно их разговор и пошла следом за еле волочащей ноги женщиной с ее коляской.

– Вера, Вера, постой!

Верка остановилась и зло посмотрела на неё мутными глазами.

– Что, тоже про грехи? Сама знаю…

Лидия Ивановна помолчала, а потом обняла эту пахнущую водкой молодую женщину и начала гладить по голове. Как когда-то своего сына.

Верка сначала пыталась вырваться, а потом обмякла и прижалась к Лидии Ивановне. Как мечтала всегда прижаться к матери, но не обнимала та ее. И разрыдалась. И рыдала, рыдала. Как ребёнок.

– Он, он-то за что страдает? Это из-за меня, да? Из-за меня? Я же хотела всё по-другому. Жизнь изменить хотела, счастливым его сделать. Любить. А он вон какой, Мишутка мой. Врачи говорят, долго не протянет. Ест из шприца. Не видит. Лицо вон, как через мясорубку…

– Ты уже изменила жизнь, девочка, – прошептала Лидия Ивановна. – Ты просто сама ещё не понимаешь. И люби его, люби. Ему это нужно. И тебе тоже.

«Девочка»… Так Верку не называла даже мать. А потом все только и звали потаскухой. Она плакала и плакала… И как будто легче ей становилось.

Лидия Ивановна позвала Веру к себе. «Чайку попьём, отдохнёшь, помоешься». Чувствовала старая женщина, сама пережившая нечеловеческое горе, что, отпусти она ее сейчас, она не только не вернётся в храм, но произойдёт что-то страшное.

… Лидия Ивановна тихонько закрыла за собой дверь. Отец Евгений сел рядом с Веркой на кровать.

– Прости меня, Вера, – не то я вчера сказал, не о том, – долетели до неё тихие слова батюшки.

Вера рассказывала ему, как родила, услышала тихий писк и как будто солнце для неё взошло. «Всё, всё будет теперь хорошо!» – думала она.

А потом были слова врачей про то, что урод, что смертник, кто-то даже про «неведому зверушку» сказал. И даже показывать ей сына не хотели. Никому и в голову не могло прийти, что «потаскуха» такого ребенка-урода не бросит.

Рассказывала, как в реанимацию к нему рвалась, а ее не пускали: «Иди уже домой. Родила нам тут…». Как ничего не говорили – почему такой. «Шляться надо было меньше», – и всё.

– Мне страшно на него было смотреть, больно. Непонятно, как жить. Но бросить-то как?! Живое же… Уж какой есть. Сама виновата.

Из роддома врачи провожали ее молчанием.

– Надо же… Кто бы мог подумать, – сказала вдруг старенькая акушерка. – Тут здоровых бросают. А эта…

Рассказывала Вера, как дома пила с горя. Впервые в жизни. В себя приходила, только когда Мишутка от голода кричал. Молоко у неё пропало, и она давала ему дешёвую смесь. Сил сосать у него не было, и она кормила его из шприца, как научили в роддоме. Он срыгивал, а она опять кормила. И так часами. Как гулять с ним не выходила, людей боялась. Как из окна с сыном чуть не выбросилась. Жить-то как и на что? Но что-то остановило ее.

– А я, Лен, сидел, слушал всё это, и мне казалось, что я прикоснулся к чуду, – говорил отец Евгений. – Вот грешница передо мной, видавшая виды, прожжённая, всеми презираемая. Нами – такими чистыми, порядочными. А ведь шелуха всё это, случайное, наносное. Под этой грязью – сердце, светлое, доброе. Смелое сердце. Которое не побоялось ношу такую на себя взвалить. Ни на секунду ведь не задумалась она аборт сделать или бросить своего Мишутку. А ведь никто от неё не ожидал. Как же мы ошибаемся в людях, Лен. Как ошибаемся! Это так страшно! Душа какая у неё! Больная, а живая, любящая! И я со своим: «Нагрешила…». Ох, Господи!

«Сначала полюби, а потом учи»

А ещё вспоминал отец Евгений слова своего старенького духовника из Лавры: «Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом учи! Слышишь, сынок! Полюби! Самого последнего грешника! Тогда сердце тебе правильные слова подскажет, не казённые. Мы же, священники, иногда что-то умное, духовное скажем и пошли своей дорогой. Дела, требы. А боль и горе человека не видим. Прошли мимо этой боли и забыли. И пропал человек. Окаменела душа. А ведь он к нам как ко Христу пришёл. Всегда помни об этом! Не дай Бог мимо горя пройти, оттолкнуть. Не дай Бог!»

На следующий день несколько женщин из храма отца Евгения убирали в Веркиной захламлённой квартире. Рассказал он им всё. Кто-то принёс старенькую детскую кроватку, белье, ползуночки. Матушка Ирина отдала коляску. Скинулись на памперсы, на питание. Медсестра Валентина Петровна, прихожанка, через день заходила проведать Мишутку. Девчонки с клироса забегали с ним погулять.

Верка сначала все больше лежала и плакала. А потом начала в себя приходить. Подолгу на руках с сыном сидела, что-то говорила ему. Целовала в невидящие глазки, в изуродованное лицо. Ловила мимолётную его улыбку. И страшно ей было, и хорошо. Что-то незнакомое, горячее подкатывало к горлу и заставляло биться сердце. Она, наконец, была нужна. И был тот, кого она любила.

– Да, любовь всем нужна, – повторил отец Евгений.

… Мишутка умер в десять месяцев. Рано утром. Так же у Верки на руках. Когда в обед зашла к ним Валентина Петровна, она все так и сидела с ним. Что-то бормотала и целовала, целовала. В глазки, в носик. Еле забрали у неё маленькое тельце.

Хоронил мальчика приход. Верку увезла скорая. Подумали все, что сошла она с ума.

– Но ничего, через месяц выкарабкалась, – рассказывал отец Евгений. Мы ее сначала у себя с матушкой поселили. Все равно боялись, что сделает с собой что-то. В храм с собой за ручку водили. Одну не оставляли. А потом она домой ушла. На рынок свой вернулась. Но в церковь приходила, в трапезной помогала. На могилку каждый день бегала. К тому, кому она была нужна. И кто ей был нужен. Иногда срывалась, пила. Много всего было за это время. Больше десяти лет прошло. Долго рассказывать.

– А сейчас она как? Посмотреть бы на неё.

– Так ты же ее видела.

– Я?

– Помнишь, в прошлом году к отцу Димитрию в село на храмовым праздник ездили? Она же тебя своими варениками угощала… Что глаза-то вытаращила? Верка это была.

… Я вспомнила ту женщину. Полную, красивую, тихую. Мирную. Да, она была именно мирной. Рядом с ней было тепло. Отец Димитрий тогда хвалился, что Вера – их храмовый повар и лучше во всей епархии не найти. Мужа ее вспомнила, тоже тихого, молчаливого. Вроде Игорем звали. Он староста в храме. И трое пацанов у них.

– Это его дети. Он вдовец. Как-то заехал к нам на приход и приглянулась ему Верка. Она долго поверить не могла. Грязной себя считала, потаскухой. Да и люди шептали ему: «Ты что, она же…». Но упрямый он, не слушал никого. Теперь вот семья. Молчун он, тихий, но не дай Бог кому косо на жену взглянуть. Да и не смотрит никто. Забыли все давно. Только я вот помню. И стыдно мне, и больно. Прошёл я тогда мимо Веркиного горя. И если бы не Лидия Ивановна, что было бы? Страшно, Лен! Страшно! Как же легко погубить человека. Просто пройдя мимо. А у него же тоже душа, у самого пропащего грешника. Увидеть ее надо – душу эту. Легко погубить, да. Но и спасти легко. Как Лидия Ивановна. Просто согреть. Поплакать вместе. Не на шелуху смотреть, а на сердце. Не побояться испачкаться. Сердцем сердца коснуться. Полюбить. Любовь меняет всё. Жизнь, мир, судьбы. Она всё может. Главное – не оттолкнуть!

Елена Кучеренко

Знаете почему я сегодня жив?
Энжел, еврей, владелец самой знаменитой пекарни в Германии, часто говорил: "Знаете почему я сегодня жив? Я был ещё подростком, когда нацисты в Германии убивали безжалостно евреев. Нацисты отвезли нас поездом в Аушвиц. Ночью в отсеке был смертельный холод. Нас оставили на много дней в вагонах без еды, без кроватей, а значит без возможности как-то согреться. Всюду шел снег. Холодный ветер морозил нам щёки ежесекундно. Нас было сотни людей в те холодные, ужасные ночи. Без еды, без воды, без укрытия. Кровь замерзала в жилах.

Рядом со мной был пожилой еврей, которого очень любили в моём городе. Он весь дрожал и выглядел ужасно. Я обхватил его своими руками, чтобы согреть его. Обнял его крепко, чтобы отдать немного тепла. Растер ему руки, ноги, лицо, шею. Я умолял его остаться в живых. Я ободрял его. Таким образом я всю ночь согревал этого человека. Я сам был уставшим и замёрзшим. Пальцы окоченели, но я не переставал массировать тело этого человека, чтобы согреть его.

Так прошло много часов. Наконец наступило утро, солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя,солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя, чтобы увидеть других людей. К своему ужасу, всё, что я мог видеть, - это были замёрзшие трупы. Всё, что мог слышать, - это была тишина смерти. Морозная ночь убила всех. Они умерли от холода. Выжили только два человека: старик и я. Старик выжил, потому что я не давал ему замерзнуть, а я выжил, потому что согревал его.

Позволишь мне сказать секрет выживания в этом мире? Когда ты согреваешь сердце других, тогда и ты согреешься. Когда ты поддерживаешь, укрепляешь и воодушевляешь других, тогда и ты получаешь поддержку, укрепление и воодушевление в своей жизни".

Записки мужа врача
Когда ты заботишься о других, тогда ты заботишься о себе. Расширение заботы.

БЕЗРАЗЛИЧИЕ ЛЮДЕЙ УЖАСАЕТ...
Рентгенолог вернул к жизни утонувшую девочку, а окружающие бездействовали, даже в скорую не позвонили.

«Это случилось 15 августа. В тот день мы с сестрой и племянниками пришли на речку купаться. Все было хорошо – жара, солнце, вода. Тут сестра мне говорит: «Леша, смотри, человек утонул, вон, проплывает мимо…»

Алексей Анищенко, рентгенолог из Краснодарского края, вернул к жизни утонувшую девочку:

«Утопленника уносило быстрым течением, и мне пришлось пробежать около 350 метров, пока не догнал. Оказалось, что это ребенок. Налицо все признаки утонувшего – неестественно раздувшийся живот, иссиня-черное тело, вены вздулись. Я даже не понял, мальчик это или девочка. Вытащил ребенка на берег, начал выливать из него воду. Желудок, легкие – все было наполнено водой, язык все время западал. Попросил полотенце у рядом стоящих людей. Никто не подал, побрезговали, испугались вида девочки, пожалели на нее свои красивые полотенца. А на мне ничего кроме плавок. Из-за быстрого бега, да и пока вытаскивал ее из воды, я выдохся, воздуха не хватало на искусственное дыхание.

Слава богу, мимо проходила моя коллега, медсестра Ольга, но она была на другом берегу. Она начала кричать, чтобы я принес ребенка к ней на берег. Ребенок, наглотавшийся воды, стал невероятно тяжелым. На просьбу отнести на другой берег девочку откликнулись мужики. Там уже с Ольгой мы продолжили все реанимационные действия.

Как могли сливали воду, делали массаж сердца, искусственное дыхание, на протяжении 15-20 минут не было никакой реакции, ни от девочки, ни от рядом стоящих зевак. Я попросил вызвать скорую, никто не позвонил, а станция скорой помощи находилась рядом в 150 метрах. Мы с Ольгой не могли позволить отвлечься даже на секунду, поэтому даже позвонить не могли.

Спустя какое-то время нашелся мальчик, и он побежал звать на помощь. А пока мы все пытались оживить маленькую девочку пяти лет от роду. От отчаяния Ольга даже заплакала, казалось, что надежды уже нет. Кругом все говорили, оставьте эти бесполезные попытки, вы ей все ребра сломаете, зачем издеваетесь над покойником. Но тут девочка вздохнула!

Прибежавшая медсестра услышала звуки сердцебиения. Девочку срочно увезли, потом вызывали санавиацию. После недели, проведенной в коме, она пришла в себя. Сейчас она вроде чувствует себя хорошо.

Выяснилось, что девочка сидела на бревне и упала с него в воду. Ударившись головой о камень, она потеряла сознание. А дальше она проплывала многолюдные пляжи, все ее видели, а она плыла себе дальше, и если бы не увидела ее моя сестра, то так, наверное, и уплыла бы.

Когда я, падая, бежал за ней, на меня смотрели как на дурачка. Я, честно сказать, даже и не знаю, что думать про такое равнодушие. Это страшно, а вдруг ваш ребенок окажется на ее месте? Меня поразило еще и то, что никто не пожелал даже полотенца дать, побрезговали, отвернулись, ушли. А кто-то и вовсе советовал оставить ее. Но она выжила. Как укор всему людскому безразличию. И продолжает жить.

Сейчас мне многие говорят: «Тебе зачтется на том свете». А я смеюсь, мол, теперь и помирать не страшно. Я как медик знаю, что есть правило – если утопленник, то до приезда квалифицированной помощи прекращать реанимационные действия нельзя. При гипотермии, в данном случае, то есть когда вода холодная, мозг долго может оставаться без воздуха. Вот поэтому мы не сдавались, и наперекор всему нам удалось оживить девочку!»

У Любви есть ЛицоМишель Перри
История Ани (имя изменено) была чудом, которое произошло буквально в грязи. Через эту маленькую девочку я больше поняла Божью благодать и сострадание, чем через кого?либо в моей жизни.

Аня попала к нам в возрасте 3,5 лет с двумя братьями. Она представляла собой просто тень маленькой девочки. Она не хотела играть. Она никому не позволяла прикасаться к себе. Она всегда искала самые грязные и нечистые места в лагере. Найдя такое место, она ложилась в грязь и плакала там часами.

Если кто?то пытался поднять её, она выкручивалась и рвалась опять на это место. Большинство мам уже даже перестали вытаскивать её и просто оставляли лежать на земле и плакать, хотя её безудержный рёв в пустоту был очень неприятен.

На ней был явный отпечаток сиротского духа. Она была уверена, что никто не любит её и никто не хочет её, и чтобы доказать это себе, она делала это трудным, насколько это было возможно, и для нас. Я задумалась, как часто раньше, когда она плакала таким же образом, никто не слышал её и не приходил к ней на помощь ?

«Господь, что делать? Как мне полюбить её?». И отрывок из Филиппийцам 2 сразу пришел мне на память:

«Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу;

но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» - стихи 5–7.

Т.е. Иисус пришёл туда, где была я. Поэтому и я должна была пойти туда, где была Аня. Так я и сделала...

Я нашла её лежащей в грязи и легла возле неё. Я не касалась её и не разговаривала. Я не смотрела на неё, потому что знала, что это только заставить её вопить ещё громче. Я просто легла рядом с ней. Она знала, что я была там. Я просто была там...

На следующий день я легла рядом с ней таким же образом, но в этот раз я положила свою руку перед её взором. Ничего не происходило... Но не принимая разочарование, я повторяла попытку. На следующий раз я опять нашла её лежащей и вытянула руку. На этот раз её маленькая рука приблизилась к моей. Медленно мы соединили руки, и эта сцена повторилась вновь и вновь в течение следующих недель.

Медленно, почти неуловимо, происходило Чудо в сердце Ани. Она стала осознавать, что она любима, безопасна и желанна. Она достойна, чтобы ради неё легли в грязь. Она достойна, чтобы ради неё выглядеть по–дурацки. Она достойна любви. Она не одна и не покинута. Её плач больше не остаётся не услышанным в тишине.

Я никогда не забуду, когда увидела, как Аня улыбнулась в первый раз. Слёзы потекли из меня, без остановки. Теперь ей 5, и она много улыбается. Она заворачивается в мой подол и любит помогать младшим детишкам. Она играет, смеется и любит обниматься. Аня больше не сирота. Она пришла домой!

Путешествие с ней научило меня о богатстве Божьей благодати. Он не сказал мне вылезти из грязи моей собственной боли и стыда. Он не сказал мне избавиться от этого, а потом только прийти к Нему. Нет. Он лёг в грязь со мной. Он предложил Свою руку и просто ждал – дав мне увидеть, дав мне поверить, дав мне вложить свою руку в Его и потом встать вместе. Я понимаю Аню. Единственная разница в нас в том, что её боль была на виду, а моя была спрятана в сердце.

Божья любовь – большая. Он приходит и ищет нас в грязных местах наших самых глубоких ран и тёмных закоулков. Он любит нас так сильно, что двигает небеса и землю, чтобы показать нам Свою великую благодать. Он любит нас так сильно, что обнимает нас даже когда мы в грязи. И Он любит нас так сильно, что не оставляет нас там.

Без наименования
Священнослужитель переоделся в бомжа и посетил свою церковь. Пастор Иеремия Стеепек переоделся в бездомного и пошел в 10 000-ую церковь, в которой тем утром он должен был быть представлен как главный пастор.

Он ходил вокруг церкви, которую вскоре должны были передать ему, в течение 30 минут, в то время как она заполнялась людьми для служения...., только 3 человека из этих 10000 человек поздоровались с ним. Он попросил, чтобы люди подали ему мелочь, чтобы купить еду.... НИКТО в церкви не подал ему мелочь. Он вошел в святилище, чтобы сесть в передней части церкви, и ашеры попросили его пересесть назад. Он приветствовал людей, но в ответ получил пристальные и неодобрительные взгляды людей, смотрящих свысока на него и судящих его.

Когда он сидел в задней части церкви, он слушал церковные объявления и тому подобное. Когда все это было сделано, старейшины поднялись и были рады представить нового пастора церкви пастве... "Мы хотели бы представить вам пастора Иеремию Стеепека". Паства смотрела вокруг, апплодируя от радости и ожидания...

Бездомный человек, сидящий взади, встал... и начал спускаться по проходу..., хлопание остановилось - ВСЕ глаза были устремлены на него..., он подошел к алтарю и взял у старейшин микрофон, сделал паузу на мгновение... потом прочитал: «Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне».

После того, как он прочитал это, он посмотрел на паству и рассказал им всем, что он испытал тем утром... Многие начали плакать, и много голов были склонены в стыде и молитве, тогда он сказал: "Сегодня я вижу собрание людей, а не церковь Иисуса Христа. У мира достаточно людей, но недостаточно учеников... Когда ВЫ решите стать учениками?" Затем он распустил собрание до следующей недели.

Быть христианином - это больше, чем то, что вы утверждаете. Это то, чем вы живете и делитесь с другими!


 

Главная » Каталог » Любовь в действии

Любовь в действии  


Фильтр по 2 ключевым словам: забота (1), история (1), любовь в действии (5), расширение (1), сострадание (1)

Сортировать по: длине текста, дате добавления

Сердце блудницы
Рассказ основан на реальных событиях.

Отец Евгений не был святым. Он был просто человеком. И, как и все люди, он совершал ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. Но он старался, очень старался быть хорошим священником. И, поверьте, у него это получалось. Уж я-то знаю.

– Но, знаешь, хорошо, что есть память, – говорил он. – Ты уже признал, покаялся, встал, отряхнулся, а все равно перед глазами встают картинки из прошлого. Где ты был неправ, струсил, смалодушничал, мимо горя чужого прошёл. Да что там – свиньей был. Это нужно, это полезно вспоминать. Чтобы опять совесть кольнула и никогда уже не повторять… Верку не забуду никогда… Молодой я тогда был, дурной.

… Давно это было. В том маленьком городке многие ее называли Верка-потаскуха. Отца у неё не было, мать-пьяница то и дело меняла таких же пьяных кавалеров. В итоге кто-то из них ударил ее бутылкой по голове. И умерла Анджела – так звали мать.

Верка осталась с бабушкой. Еще со школы пошла она по кривой дорожке. Сначала спала с какими-то похотливыми сальными мужиками за ужин в дешёвом кафе, потом – за шмотки. Иногда и деньжат могли ей подкинуть. Нет, была у неё и нормальная работа – на рынке торговала мясом. Но все знали, что и другое продать она может.

Когда Верке было восемнадцать, умерла бабушка. Не выдержало сердце, изболевшееся сначала за дочь, потом за внучку. И осталась она одна.

А потом забеременела. От кого – сама сказать не могла.

– Рассказывала мне Верка, что тогда это известие о беременности как молнией ее ударило, – вспоминал отец Евгений. – Ведь спала она со всеми подряд не от жизни хорошей. Что мать ее делала, то и она. От осинки не родятся апельсинки. Только не пила, в отличие от матери. До тошноты насмотрелась на попойки. А ещё хотела от одиночества убежать. Только не знала, как. Не научили ее. Ни о каком аборте даже не думала. Хотя врачи сразу сказали: «Тебе-то зачем?» И заниматься Веркой особо не хотели, брезговали. Но все равно ей было, что они там говорят. На обследования не ходила. Думала о том, что наконец-то закончится ее одиночество, будет любить этого ребёночка, и он ее будет любить. И станет теперь у неё в жизни всё по-другому. Не как у них с матерью. Странно, да? Но ведь даже «потаскухам» нужна любовь. Блудницам последним. Она всем нужна. И ведь, Лен, подумай, что-то внутри у неё было чистое, настоящее, раз малыша оставила. Мы, люди, ведь оболочку только видим… А сердце видит Господь.

… Но тогда, в начале истории, этого никто не знал. И в один из дней завалилась к ним в храм пьяная в драбадан Верка. Она то рыдала, размазывая по опухшему лицу дешевую тушь, то заходилась каким-то зловещим сумасшедшим хохотом. И толкала перед собой коляску, в которой лежал ее, наверное, уже трёхмесячный малыш.

«Верка-потаскуха», – прошелестел по храму испуганный старушечий шёпот. Кто-то побежал за сторожем – вывести девку побыстрее. Стыд-то какой. Блудница бесстыжая в Доме Божием. Кто-то попытался оттеснить ее к выходу. Там и наткнулся на них отец Евгений.

Молодой батюшка был не в духе. Дома болела дочь, нервничала матушка, они сильно поругались. А тут ещё крестины, и он опаздывает. И Верку-патаскуху ещё нелегкая принесла. Да, он знал, кто это.

Зачем Вера тогда пришла впервые в храм, она и сама не понимала. Наверное, потому что не куда было идти. Она почти ничего не говорила и все так же то смеялась, то плакала. И заглядывала отцу Евгению в глаза, как будто ждала чего-то, что хоть немного облегчит ее невыносимую боль. А болеть было чему.

– Я смотрел тогда на ее ребёнка, – вспоминал батюшка, – и чувствовал, что у меня волосы становятся дыбом. Это был настоящий уродец. Какая-то бесформенная голова, всё как будто не на своих местах. Вера сказала, что он ещё и слепой. «Почему? – спрашивала она меня заплетающимся языком. И перегаром от неё разило противно так. – Делать-то что?»

Отец Евгений замолчал и несколько раз вытер ладонью лицо. Как будто хотел смыть навязчивое воспоминание. Но оно не уходило.

– А я… – опять заговорил он и схватился за голову. – Знаешь, что сделал тогда я? Я же знал про ее похождения, городок-то маленький. Я сказал: «А что ты хотела? Всю жизнь грешила, теперь всю жизнь терпи!!!! Пойди проспись сначала, потом поговорим». И пошёл по своим делам. Понимаешь, Лена?! По своим делам пошёл! Мимо прошёл…

– А разве не так? Разве не за грех? – спросила я.

– Так или не так, знает только Господь!

… Вера тогда молча повернулась и, шатаясь, пошла прочь со своей коляской. Тяжело, медленно, как будто придавленная бетонной плитой. Это была какая-то чёрная безысходность. Она шла в пустоту. А сзади шипела какая-то бабушка: «Ишь, удумала! Пьяная приперлась. И хохочет ещё…» Сторож Степан шёл за Веркой по пятам. Как будто боялся, что она вернётся. И гнала, гнала ее какая-то волна прочь от храма. Да что там от храма – из жизни. Нет ей места в жизни этой. Нет!

Отец Евгений обернулся и посмотрел ей в след. Вроде бы всё правильно сказал, но жгло всё внутри. «Не вернётся ведь, – шептало сердце. – Ну, значит, не нужен ей Бог. Ладно, пора крестить».

– Я ни бабушке той шипящей ничего тогда не сказал, ни Степану, Лен, – почти простонал отец Евгений. – Почему? Да не до того мне было. Чиновник большой сына крестил. Спонсор. Опаздывать нельзя.

Ночью отцу Евгению не спалось. Он ворочался в кровати, вставал, уходил на кухню, возвращался…

– Ты чего не спишь-то? – сонно пробормотала матушка его Ирина.

Он рассказал. Она помолчала, встала, вскипятила чайник и долго они сидели тогда на кухне.

Вспоминали, как «залетела» без мужа двоюродная сестра матушки. И как ни уговаривали они ее, сделала аборт. А ведь и деньги были, и работа. Как бросила в роддоме дочь с гидроцефалией их знакомая. «Я не буду матерью инвалидки!» – сказала она тогда. И муж хороший, и дом полная чаша, и всё равно.

– А девочка эта, блудница, на самое дно опустившаяся, и родила, и не бросила. Не оправдываю ее, но посмотри – сердце-то любящее, чистое. Ты ж говоришь, больной очень ребёночек. Понятно, что больно ей, страшно. Вот и пьёт. А ты ей про грех и расплату. Про «проспись»… Согреть ее надо было сначала, обнять, пожалеть, поплакать вместе с ней. Она же за этим пришла. За соломинку хваталась. А там, глядишь… Эх, батюшка… Ладно, идём спать, тебе рано служить…

Утром отец Евгений пришёл в храм задолго до службы. Там уже была Лидия Ивановна – одна из старейших прихожанок.

Она почти всегда была в храме. Уходила позже всех, приходила раньше. А иногда и ночевать оставалась – в строительном вагончике. Нечего ей было дома делать, после того как потеряла одного за одним сына и мужа. И сама еле выжила. Спас ее тогда отец Евгений. Но это уже другая история.

– Лидия Ивановна, здравствуйте! Вы Верку знаете? Ну эту…

– Благословите, батюшка. Да кто ж ее не знает!

– А где она живет, знаете?

– Где живет, не знаю, но сейчас спит она у меня дома с Мишуткой своим-бедолажкой. Я и питание ему купила.

– Как это?..

Вчера, вослед уходящей Верке смотрел, задумавшись, не только отец Евгений. Смотрела и Лидия Ивановна. Услышала она случайно их разговор и пошла следом за еле волочащей ноги женщиной с ее коляской.

– Вера, Вера, постой!

Верка остановилась и зло посмотрела на неё мутными глазами.

– Что, тоже про грехи? Сама знаю…

Лидия Ивановна помолчала, а потом обняла эту пахнущую водкой молодую женщину и начала гладить по голове. Как когда-то своего сына.

Верка сначала пыталась вырваться, а потом обмякла и прижалась к Лидии Ивановне. Как мечтала всегда прижаться к матери, но не обнимала та ее. И разрыдалась. И рыдала, рыдала. Как ребёнок.

– Он, он-то за что страдает? Это из-за меня, да? Из-за меня? Я же хотела всё по-другому. Жизнь изменить хотела, счастливым его сделать. Любить. А он вон какой, Мишутка мой. Врачи говорят, долго не протянет. Ест из шприца. Не видит. Лицо вон, как через мясорубку…

– Ты уже изменила жизнь, девочка, – прошептала Лидия Ивановна. – Ты просто сама ещё не понимаешь. И люби его, люби. Ему это нужно. И тебе тоже.

«Девочка»… Так Верку не называла даже мать. А потом все только и звали потаскухой. Она плакала и плакала… И как будто легче ей становилось.

Лидия Ивановна позвала Веру к себе. «Чайку попьём, отдохнёшь, помоешься». Чувствовала старая женщина, сама пережившая нечеловеческое горе, что, отпусти она ее сейчас, она не только не вернётся в храм, но произойдёт что-то страшное.

… Лидия Ивановна тихонько закрыла за собой дверь. Отец Евгений сел рядом с Веркой на кровать.

– Прости меня, Вера, – не то я вчера сказал, не о том, – долетели до неё тихие слова батюшки.

Вера рассказывала ему, как родила, услышала тихий писк и как будто солнце для неё взошло. «Всё, всё будет теперь хорошо!» – думала она.

А потом были слова врачей про то, что урод, что смертник, кто-то даже про «неведому зверушку» сказал. И даже показывать ей сына не хотели. Никому и в голову не могло прийти, что «потаскуха» такого ребенка-урода не бросит.

Рассказывала, как в реанимацию к нему рвалась, а ее не пускали: «Иди уже домой. Родила нам тут…». Как ничего не говорили – почему такой. «Шляться надо было меньше», – и всё.

– Мне страшно на него было смотреть, больно. Непонятно, как жить. Но бросить-то как?! Живое же… Уж какой есть. Сама виновата.

Из роддома врачи провожали ее молчанием.

– Надо же… Кто бы мог подумать, – сказала вдруг старенькая акушерка. – Тут здоровых бросают. А эта…

Рассказывала Вера, как дома пила с горя. Впервые в жизни. В себя приходила, только когда Мишутка от голода кричал. Молоко у неё пропало, и она давала ему дешёвую смесь. Сил сосать у него не было, и она кормила его из шприца, как научили в роддоме. Он срыгивал, а она опять кормила. И так часами. Как гулять с ним не выходила, людей боялась. Как из окна с сыном чуть не выбросилась. Жить-то как и на что? Но что-то остановило ее.

– А я, Лен, сидел, слушал всё это, и мне казалось, что я прикоснулся к чуду, – говорил отец Евгений. – Вот грешница передо мной, видавшая виды, прожжённая, всеми презираемая. Нами – такими чистыми, порядочными. А ведь шелуха всё это, случайное, наносное. Под этой грязью – сердце, светлое, доброе. Смелое сердце. Которое не побоялось ношу такую на себя взвалить. Ни на секунду ведь не задумалась она аборт сделать или бросить своего Мишутку. А ведь никто от неё не ожидал. Как же мы ошибаемся в людях, Лен. Как ошибаемся! Это так страшно! Душа какая у неё! Больная, а живая, любящая! И я со своим: «Нагрешила…». Ох, Господи!

«Сначала полюби, а потом учи»

А ещё вспоминал отец Евгений слова своего старенького духовника из Лавры: «Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом учи! Слышишь, сынок! Полюби! Самого последнего грешника! Тогда сердце тебе правильные слова подскажет, не казённые. Мы же, священники, иногда что-то умное, духовное скажем и пошли своей дорогой. Дела, требы. А боль и горе человека не видим. Прошли мимо этой боли и забыли. И пропал человек. Окаменела душа. А ведь он к нам как ко Христу пришёл. Всегда помни об этом! Не дай Бог мимо горя пройти, оттолкнуть. Не дай Бог!»

На следующий день несколько женщин из храма отца Евгения убирали в Веркиной захламлённой квартире. Рассказал он им всё. Кто-то принёс старенькую детскую кроватку, белье, ползуночки. Матушка Ирина отдала коляску. Скинулись на памперсы, на питание. Медсестра Валентина Петровна, прихожанка, через день заходила проведать Мишутку. Девчонки с клироса забегали с ним погулять.

Верка сначала все больше лежала и плакала. А потом начала в себя приходить. Подолгу на руках с сыном сидела, что-то говорила ему. Целовала в невидящие глазки, в изуродованное лицо. Ловила мимолётную его улыбку. И страшно ей было, и хорошо. Что-то незнакомое, горячее подкатывало к горлу и заставляло биться сердце. Она, наконец, была нужна. И был тот, кого она любила.

– Да, любовь всем нужна, – повторил отец Евгений.

… Мишутка умер в десять месяцев. Рано утром. Так же у Верки на руках. Когда в обед зашла к ним Валентина Петровна, она все так и сидела с ним. Что-то бормотала и целовала, целовала. В глазки, в носик. Еле забрали у неё маленькое тельце.

Хоронил мальчика приход. Верку увезла скорая. Подумали все, что сошла она с ума.

– Но ничего, через месяц выкарабкалась, – рассказывал отец Евгений. Мы ее сначала у себя с матушкой поселили. Все равно боялись, что сделает с собой что-то. В храм с собой за ручку водили. Одну не оставляли. А потом она домой ушла. На рынок свой вернулась. Но в церковь приходила, в трапезной помогала. На могилку каждый день бегала. К тому, кому она была нужна. И кто ей был нужен. Иногда срывалась, пила. Много всего было за это время. Больше десяти лет прошло. Долго рассказывать.

– А сейчас она как? Посмотреть бы на неё.

– Так ты же ее видела.

– Я?

– Помнишь, в прошлом году к отцу Димитрию в село на храмовым праздник ездили? Она же тебя своими варениками угощала… Что глаза-то вытаращила? Верка это была.

… Я вспомнила ту женщину. Полную, красивую, тихую. Мирную. Да, она была именно мирной. Рядом с ней было тепло. Отец Димитрий тогда хвалился, что Вера – их храмовый повар и лучше во всей епархии не найти. Мужа ее вспомнила, тоже тихого, молчаливого. Вроде Игорем звали. Он староста в храме. И трое пацанов у них.

– Это его дети. Он вдовец. Как-то заехал к нам на приход и приглянулась ему Верка. Она долго поверить не могла. Грязной себя считала, потаскухой. Да и люди шептали ему: «Ты что, она же…». Но упрямый он, не слушал никого. Теперь вот семья. Молчун он, тихий, но не дай Бог кому косо на жену взглянуть. Да и не смотрит никто. Забыли все давно. Только я вот помню. И стыдно мне, и больно. Прошёл я тогда мимо Веркиного горя. И если бы не Лидия Ивановна, что было бы? Страшно, Лен! Страшно! Как же легко погубить человека. Просто пройдя мимо. А у него же тоже душа, у самого пропащего грешника. Увидеть ее надо – душу эту. Легко погубить, да. Но и спасти легко. Как Лидия Ивановна. Просто согреть. Поплакать вместе. Не на шелуху смотреть, а на сердце. Не побояться испачкаться. Сердцем сердца коснуться. Полюбить. Любовь меняет всё. Жизнь, мир, судьбы. Она всё может. Главное – не оттолкнуть!

Елена Кучеренко

Знаете почему я сегодня жив?
Энжел, еврей, владелец самой знаменитой пекарни в Германии, часто говорил: "Знаете почему я сегодня жив? Я был ещё подростком, когда нацисты в Германии убивали безжалостно евреев. Нацисты отвезли нас поездом в Аушвиц. Ночью в отсеке был смертельный холод. Нас оставили на много дней в вагонах без еды, без кроватей, а значит без возможности как-то согреться. Всюду шел снег. Холодный ветер морозил нам щёки ежесекундно. Нас было сотни людей в те холодные, ужасные ночи. Без еды, без воды, без укрытия. Кровь замерзала в жилах.

Рядом со мной был пожилой еврей, которого очень любили в моём городе. Он весь дрожал и выглядел ужасно. Я обхватил его своими руками, чтобы согреть его. Обнял его крепко, чтобы отдать немного тепла. Растер ему руки, ноги, лицо, шею. Я умолял его остаться в живых. Я ободрял его. Таким образом я всю ночь согревал этого человека. Я сам был уставшим и замёрзшим. Пальцы окоченели, но я не переставал массировать тело этого человека, чтобы согреть его.

Так прошло много часов. Наконец наступило утро, солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя,солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя, чтобы увидеть других людей. К своему ужасу, всё, что я мог видеть, - это были замёрзшие трупы. Всё, что мог слышать, - это была тишина смерти. Морозная ночь убила всех. Они умерли от холода. Выжили только два человека: старик и я. Старик выжил, потому что я не давал ему замерзнуть, а я выжил, потому что согревал его.

Позволишь мне сказать секрет выживания в этом мире? Когда ты согреваешь сердце других, тогда и ты согреешься. Когда ты поддерживаешь, укрепляешь и воодушевляешь других, тогда и ты получаешь поддержку, укрепление и воодушевление в своей жизни".

Записки мужа врача
Когда ты заботишься о других, тогда ты заботишься о себе. Расширение заботы.

БЕЗРАЗЛИЧИЕ ЛЮДЕЙ УЖАСАЕТ...
Рентгенолог вернул к жизни утонувшую девочку, а окружающие бездействовали, даже в скорую не позвонили.

«Это случилось 15 августа. В тот день мы с сестрой и племянниками пришли на речку купаться. Все было хорошо – жара, солнце, вода. Тут сестра мне говорит: «Леша, смотри, человек утонул, вон, проплывает мимо…»

Алексей Анищенко, рентгенолог из Краснодарского края, вернул к жизни утонувшую девочку:

«Утопленника уносило быстрым течением, и мне пришлось пробежать около 350 метров, пока не догнал. Оказалось, что это ребенок. Налицо все признаки утонувшего – неестественно раздувшийся живот, иссиня-черное тело, вены вздулись. Я даже не понял, мальчик это или девочка. Вытащил ребенка на берег, начал выливать из него воду. Желудок, легкие – все было наполнено водой, язык все время западал. Попросил полотенце у рядом стоящих людей. Никто не подал, побрезговали, испугались вида девочки, пожалели на нее свои красивые полотенца. А на мне ничего кроме плавок. Из-за быстрого бега, да и пока вытаскивал ее из воды, я выдохся, воздуха не хватало на искусственное дыхание.

Слава богу, мимо проходила моя коллега, медсестра Ольга, но она была на другом берегу. Она начала кричать, чтобы я принес ребенка к ней на берег. Ребенок, наглотавшийся воды, стал невероятно тяжелым. На просьбу отнести на другой берег девочку откликнулись мужики. Там уже с Ольгой мы продолжили все реанимационные действия.

Как могли сливали воду, делали массаж сердца, искусственное дыхание, на протяжении 15-20 минут не было никакой реакции, ни от девочки, ни от рядом стоящих зевак. Я попросил вызвать скорую, никто не позвонил, а станция скорой помощи находилась рядом в 150 метрах. Мы с Ольгой не могли позволить отвлечься даже на секунду, поэтому даже позвонить не могли.

Спустя какое-то время нашелся мальчик, и он побежал звать на помощь. А пока мы все пытались оживить маленькую девочку пяти лет от роду. От отчаяния Ольга даже заплакала, казалось, что надежды уже нет. Кругом все говорили, оставьте эти бесполезные попытки, вы ей все ребра сломаете, зачем издеваетесь над покойником. Но тут девочка вздохнула!

Прибежавшая медсестра услышала звуки сердцебиения. Девочку срочно увезли, потом вызывали санавиацию. После недели, проведенной в коме, она пришла в себя. Сейчас она вроде чувствует себя хорошо.

Выяснилось, что девочка сидела на бревне и упала с него в воду. Ударившись головой о камень, она потеряла сознание. А дальше она проплывала многолюдные пляжи, все ее видели, а она плыла себе дальше, и если бы не увидела ее моя сестра, то так, наверное, и уплыла бы.

Когда я, падая, бежал за ней, на меня смотрели как на дурачка. Я, честно сказать, даже и не знаю, что думать про такое равнодушие. Это страшно, а вдруг ваш ребенок окажется на ее месте? Меня поразило еще и то, что никто не пожелал даже полотенца дать, побрезговали, отвернулись, ушли. А кто-то и вовсе советовал оставить ее. Но она выжила. Как укор всему людскому безразличию. И продолжает жить.

Сейчас мне многие говорят: «Тебе зачтется на том свете». А я смеюсь, мол, теперь и помирать не страшно. Я как медик знаю, что есть правило – если утопленник, то до приезда квалифицированной помощи прекращать реанимационные действия нельзя. При гипотермии, в данном случае, то есть когда вода холодная, мозг долго может оставаться без воздуха. Вот поэтому мы не сдавались, и наперекор всему нам удалось оживить девочку!»

У Любви есть ЛицоМишель Перри
История Ани (имя изменено) была чудом, которое произошло буквально в грязи. Через эту маленькую девочку я больше поняла Божью благодать и сострадание, чем через кого?либо в моей жизни.

Аня попала к нам в возрасте 3,5 лет с двумя братьями. Она представляла собой просто тень маленькой девочки. Она не хотела играть. Она никому не позволяла прикасаться к себе. Она всегда искала самые грязные и нечистые места в лагере. Найдя такое место, она ложилась в грязь и плакала там часами.

Если кто?то пытался поднять её, она выкручивалась и рвалась опять на это место. Большинство мам уже даже перестали вытаскивать её и просто оставляли лежать на земле и плакать, хотя её безудержный рёв в пустоту был очень неприятен.

На ней был явный отпечаток сиротского духа. Она была уверена, что никто не любит её и никто не хочет её, и чтобы доказать это себе, она делала это трудным, насколько это было возможно, и для нас. Я задумалась, как часто раньше, когда она плакала таким же образом, никто не слышал её и не приходил к ней на помощь ?

«Господь, что делать? Как мне полюбить её?». И отрывок из Филиппийцам 2 сразу пришел мне на память:

«Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу;

но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» - стихи 5–7.

Т.е. Иисус пришёл туда, где была я. Поэтому и я должна была пойти туда, где была Аня. Так я и сделала...

Я нашла её лежащей в грязи и легла возле неё. Я не касалась её и не разговаривала. Я не смотрела на неё, потому что знала, что это только заставить её вопить ещё громче. Я просто легла рядом с ней. Она знала, что я была там. Я просто была там...

На следующий день я легла рядом с ней таким же образом, но в этот раз я положила свою руку перед её взором. Ничего не происходило... Но не принимая разочарование, я повторяла попытку. На следующий раз я опять нашла её лежащей и вытянула руку. На этот раз её маленькая рука приблизилась к моей. Медленно мы соединили руки, и эта сцена повторилась вновь и вновь в течение следующих недель.

Медленно, почти неуловимо, происходило Чудо в сердце Ани. Она стала осознавать, что она любима, безопасна и желанна. Она достойна, чтобы ради неё легли в грязь. Она достойна, чтобы ради неё выглядеть по–дурацки. Она достойна любви. Она не одна и не покинута. Её плач больше не остаётся не услышанным в тишине.

Я никогда не забуду, когда увидела, как Аня улыбнулась в первый раз. Слёзы потекли из меня, без остановки. Теперь ей 5, и она много улыбается. Она заворачивается в мой подол и любит помогать младшим детишкам. Она играет, смеется и любит обниматься. Аня больше не сирота. Она пришла домой!

Путешествие с ней научило меня о богатстве Божьей благодати. Он не сказал мне вылезти из грязи моей собственной боли и стыда. Он не сказал мне избавиться от этого, а потом только прийти к Нему. Нет. Он лёг в грязь со мной. Он предложил Свою руку и просто ждал – дав мне увидеть, дав мне поверить, дав мне вложить свою руку в Его и потом встать вместе. Я понимаю Аню. Единственная разница в нас в том, что её боль была на виду, а моя была спрятана в сердце.

Божья любовь – большая. Он приходит и ищет нас в грязных местах наших самых глубоких ран и тёмных закоулков. Он любит нас так сильно, что двигает небеса и землю, чтобы показать нам Свою великую благодать. Он любит нас так сильно, что обнимает нас даже когда мы в грязи. И Он любит нас так сильно, что не оставляет нас там.

Без наименования
Священнослужитель переоделся в бомжа и посетил свою церковь. Пастор Иеремия Стеепек переоделся в бездомного и пошел в 10 000-ую церковь, в которой тем утром он должен был быть представлен как главный пастор.

Он ходил вокруг церкви, которую вскоре должны были передать ему, в течение 30 минут, в то время как она заполнялась людьми для служения...., только 3 человека из этих 10000 человек поздоровались с ним. Он попросил, чтобы люди подали ему мелочь, чтобы купить еду.... НИКТО в церкви не подал ему мелочь. Он вошел в святилище, чтобы сесть в передней части церкви, и ашеры попросили его пересесть назад. Он приветствовал людей, но в ответ получил пристальные и неодобрительные взгляды людей, смотрящих свысока на него и судящих его.

Когда он сидел в задней части церкви, он слушал церковные объявления и тому подобное. Когда все это было сделано, старейшины поднялись и были рады представить нового пастора церкви пастве... "Мы хотели бы представить вам пастора Иеремию Стеепека". Паства смотрела вокруг, апплодируя от радости и ожидания...

Бездомный человек, сидящий взади, встал... и начал спускаться по проходу..., хлопание остановилось - ВСЕ глаза были устремлены на него..., он подошел к алтарю и взял у старейшин микрофон, сделал паузу на мгновение... потом прочитал: «Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне».

После того, как он прочитал это, он посмотрел на паству и рассказал им всем, что он испытал тем утром... Многие начали плакать, и много голов были склонены в стыде и молитве, тогда он сказал: "Сегодня я вижу собрание людей, а не церковь Иисуса Христа. У мира достаточно людей, но недостаточно учеников... Когда ВЫ решите стать учениками?" Затем он распустил собрание до следующей недели.

Быть христианином - это больше, чем то, что вы утверждаете. Это то, чем вы живете и делитесь с другими!